Другие книги автора АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВНА КАЛУГИНА

   ...Ник послушно опустился рядом с Энти. Он не переставал удивляться. Там, в доме на вершине Изумрудного Холма, она была для него маленьким, запуганным зверьком, беззащитным и беспомощным. Но здесь... Здесь он ощущал себя рядом с Энти Мак Дениэл трепещущим пажом при гордой королеве. 
– Я расскажу вам историю этой долины, – сказала Энти тоном профессиональной сказочницы.
– Я весь ваш, – поёрзав, ответил Ник.

– Есть такие дни, – длинно вздохнув, начала Энти, – когда кажется, будто все мы живём в одном огромной доме с крышей из синей черепицы. Нет, это не всем известное выражение «Земля – наш дом», это – внутреннее состояние. Вдруг окружающий мир является нам полным домашнего уюта. Особенно это случается перед дождём, когда небо покрыто облаками. Именно в такой день в самом начале июля почти двести лет назад на окраине этой долины, которая тогда ещё никак не называлась, в маленьком домике маслобоя родилась девочка. Она была дивным созданием, эта прелестная крошка Вирджиния. Мать с отцом не могли нарадоваться на неё. Росла она любознательным и очень нежным ребёнком. Когда Вирджиния улыбалась, всем, кто видел это, казалось, что солнце оставило на земле один из самых ярких своих лучей и он нашёл приют в ямочках на щёчках дочери маслобоя. Отец часто брал с собой белокурую дочь в Дублин, когда возил туда продавать своё масло. Оно ценилось в Дублине, поэтому семья маслобоя жила в скромном достатке. Девочка ни в чём не нуждалась. И вот однажды на дублинской ярмарке увидела Вирджинию некая Эшли из Уиклоу. Эту старую Эшли очень боялись. Говорили даже, что, на кого упадёт зелёный взгляд Эшли из Уиклоу, тот будет проклят на веки. Можете себе представить, как испугался отец Вирджинии, когда увидел, что ведьма направляется прямо к его малютке, играющей с соломенной куклой рядом с их повозкой.
– Здравствуй, маленькая волшебница, – проскрипела Эшли. Вирджиния ничуть не испугалась страшной старухи и улыбнулась ей ангельской улыбкой.
– Давай, давай, старая, – осторожно сказал Эшли маслобой. – Иди своей дорогой. Ведь всё равно ничего не будешь покупать.
– Какая ты славная девочка, – продолжала пялиться на Вирджинию старуха, не обращая внимания на слова маслобоя. Вокруг стали собираться люди. На ярмарке много любопытных. – Твоя улыбка, твой смех, какими бы прелестными они ни были, ничего не стоят. Нет, совсем ничего. Но твои слёзы, твои волшебные слёзки обогатят всякого, кто их вызовет. Ты будешь плакать самоцветами. Горькая ждёт тебя судьба, маленькая Вирджиния Мэлори.
   Маслобой вздрогнул. Откуда Эшли из Уиклоу знала, как зовут его малютку. Он хотел запустить камень в эту старую ворону, но увидел, что её уже нигде нет. Словно и не было. 
   Встревоженный маслобой сбыл по дешёвке остатки своего прекрасного масла и помчался домой. Как только его жена уложила Вирджинию спать, он рассказал ей о том, что случилось на дублинской ярмарке. Обезумевшая от горя мать кинулась собирать вещи, чтобы уехать из этого проклятого места. Маслобою с трудом удалось уговорить её успокоиться. Живут они на отдалённом расстоянии от Дублина, а о тайне слёз маленькой Вирджинии слышали очень немногие, которым и в голову не придёт обижать их девочку, ведь она была таким ангелочком! С тех самых пор Вирджиния зажила совсем другой жизнью. Родители предупреждали каждое её желание, избавляли от труда, который мог бы причинить ей боль или разочарование, потакали всем её капризам, сначала невинным и милым, а потом настойчивым и подчас нелепым. Лишь бы дочь не плакала, особенно на людях, чтобы какой-нибудь корыстный негодяй не воспользовался чудесной способностью Вирджинии. 
   С каждым годом Вирджиния становилась прекраснее лицом и черствее душой. Тот, кто ни разу не испытал боли и горя, тот, кого ни разу не душили горькие слёзы, не поймёт ни боли, ни горя других, а от слёз отмахнётся как от случайности. Родители горевали о том, что их ангелочек Вирджиния стала капризной, вздорной, жестокой, не знающей ни жалости, ни сочувствия. 
   Однако слова, сказанные старой Эшли из Уиклоу много лет назад, не пропали даром, не растворились в воздухе, как сама старая ведьма. Из уст в уста по вечерам, как страшную сказку, рассказывали о пророчестве Эшли и о несчастной судьбе Вирджинии Мэлори. Для кого-то эта история действительно стала легендой, вымыслом. А кто-то жаждал отыскать эту Вирджинию, которая плачет самоцветами. Одним из таких оказался сын богатого купца из Белфаста, некий Уильям Грингольд. Он слыл первым красавцем и самым завидным женихом в Белфасте. Единственное, что смущало многих, – это жестокое сердце наследника несметного отцовского богатства. Уильям во что бы то ни стало решил найти необычную девушку и жениться на ней. И в скором времени ему это удалось. С богатыми дарами приехал он на окраину долины в маленький домик маслобоя, чтобы просить руки прекрасной Вирджинии. Родители сначала смутились таким скоропалительным признанием. Но, увидев, как новоявленный поклонник понравился их дочери, согласились на предложение Уильяма. К тому же он богат, рассуждали родители, значит, ему не будет нужды доводить молодую жену до слёз, чтобы набить и без того тугие кошельки самоцветами Вирджинии. Недолго думая, сыграли свадьбу. Невеста в подвенечном платье, расшитом золотыми и серебряными нитками, походила на сказочную фею. Жених был строен, статен и хорош. Словом, молодая чета Грингольдов стала самой красивой парой во всём Белфасте. Но вскоре коварный план Уильяма начал приносить свои плоды. Вирджиния, привыкшая к тому, что ей не перечат, восхищаются ею и всячески оберегают, была шокирована поведением мужа. Он искал любого повода, чтобы оскорбить её, унизить её родителей, напомнить о её низком происхождении. И каждый вечер счастливый Уильям собирал с дорогих ковров будуара своей жены богатый урожай самоцветов. Через полгода после венчания по Белфасту поползли слухи – один зловещее другого: будто молодой Грингольд избивает жену до полусмерти, запирает в холодный погреб, кишащий крысами, и вообще завёл себе любовницу. Правда была страшнее слухов. Вирджиния Грингольд в доме своего супруга стирала простыни, на которых всю ночь он миловался с мисс Флаер, самой дорогой кокоткой в Белфасте. Вирджиния была опозорена. Подвалы дома Грингольдов расходились по швам от самоцветов из её слёз. Но ни Вирджиния, ни тем более Уильям не подозревали, что беспросветное горе учит радости. Начинаешь замечать каждую малость, которая вдруг посреди обмана, лжи и предательства заставляет улыбнуться. Много времени прошло до тех пор, пока Вирджиния Грингольд, жена самого богатого купца Белфаста, делящая свой скудный хлеб с собаками на заднем дворе, постигла эту истину. Уильям начал замечать, что супруга стала меньше плакать, а на её поблёкших щеках опять появились ямочки от улыбки. И теперь чем унизительнее были его требования, чем глубже ранили его оскорбления, тем светлей и смиренней становилась её улыбка. Единственное, что теперь могло повергнуть в уныние мисс Грингольд, это мысли о родителях. Она испытывала изматывающий стыд и чёрную скорбь, вспоминая, какой неблагодарной и жестокой она была к ним. Но даже эта скорбь уже не вызывала у неё слёз. Она становилась молчаливой и собранной. И всё чаще молилась Пресвятой Деве Марии. Когда доходов от жены совсем не стало, Уильям просто выгнал её из дому, не дав ни денег, ни одежды, ни еды. Добрые люди помогли ей добраться до родной долины, на окраине которой стоял маленький домик маслобоя. Когда Вирджиния толкнула калитку, она поняла, что дом пуст. И не просто пуст. Он мёртв. Уильям даже не сказал ей о смерти её бедных родителей! Он не отпустил её на похороны, она не поцеловала в последний раз самых родных и близких ей людей. Теперь она осталась одна. Совсем одна в этом огромном чужом мире, которому нужны были только её слёзы. Вирджиния выбежала в долину, припала к корням молодого ясеня и разрыдалась так, как не рыдала уже давно, совсем позабыв о проклятии. Очнулась она от того, что кто-то нежной рукой гладил её потускневшие волосы. Она поднялась с земли и увидела перед собой прекрасного юношу, такого сияющего, что Вирджиния отступила, прикрыв ладонью глаза. На нём был светло-зелёный камзол до колен, трико цвета старого мёда и мягкие, с длинными носами, туфли. Его светлые волосы волнами падали на плечи, а ясные золотые глаза под тёмными прямыми бровями горели нежностью и любовью. 
– Ты долго плакала, Вирджиния Мэлори. А слёзы твои совсем не похожи на слёзы обычных людей.
– Будь они прокляты, эти слёзы, – крикнула Вирджиния и почему-то погрозила кулаком светлому юноше.
Он тихо рассмеялся.
– Посмотри же, какими стали твои слёзы.
   Он указал Вирджинии на молодой ясень, под корнями которого лежали три баклаги. Он подошёл к одной из них и тонким кинжалом распорол её мягкий бок. Из неё брызнул фонтан хрустально чистой воды. И вот в долине зацвели небывалые до той поры цветы. Из воды, которая плескалась во второй баклаге, в небо поднялись волшебные птицы, пением своим разгоняющие тоску и печаль. Место, куда светлый юноша вылил воду из третей баклаги, вдруг разверзлось, и Вирджиния увидела широкую мраморную лестницу, ведущую куда-то глубоко вниз, а оттуда вырывался сноп такого же невыносимого света, которым был осиян этот юноша.
– Кто ты? – отдышавшись, вымолвила она.
– Я – паж великого короля Дагды, правителя дивного народа Туата-де-Даннан. Имя моё Гарольд.
– Так ты – эльф? – одними губами спросила Вирджиния.
Гарольд рассмеялся так звонко, что облака на небе качнулись и стали видны звёзды, хоть не было ещё и полудня.
– Значит, эльфом я тебе нравлюсь меньше?
– Нет, что ты! – Вирджиния вдруг испугалась, что Гарольд спуститься по широкой мраморной лестнице, и она его больше никогда не увидит. – Я столько набегалась от людей.
– Тогда пойдём со мной, – с нежностью сказал Гарольд. – Я не буду тебе обещать счастья и любви. Ты просто почувствуешь это сама. Здесь тебя ничего не держит. Пойдём со мной.
   Вдруг Вирджиния услышала, как на другом конце мраморной лестницы запел невидимый хор. Слова невозможно было разобрать. Вероятно, это какое-нибудь эльфийской наречие, подумалось ей. И она почувствовала себя такой счастливой, что рассмеялась так же звонко, как недавно Гарольд, подала ему свою руку, и они скрылись в сияющих чертогах эльфийской столицы... С тех пор это место и стали называть Долина Самоцветов. 
   

   Энти замолчала. Ник сидел, не шелохнувшись. Листва на ясене пела свою песню, щедро даруя тень и прохладу. Стрекозы стайкой кружились над озерцом, куда сбрасывала струи Лягушка. Бабочки то и дело скрывались в траве, а потом мягко взлетали вверх, словно подброшенные в воздух разноцветные газовые платочки. Шмели по-прежнему трудились, не обращая внимания на легкомысленные полёты бабочек и успокаивающее стрекотание кузнечиков. По пальцу Ника ползал сбившийся с пути муравей.
– Кто вам рассказал эту историю? – шёпотом произнёс Ник.
– Эту историю знают все в деревне. Это часть истории Изумрудного Холма. Это часть моей собственной истории.
– Может быть, вы знаете то самое место, куда спустилась Вирджиния Мэлори с новым наречённым? – осторожно спросил Ник.
– Вон там, – спокойно кивнула головой Энти в сторону жёлтого островка из сверкающих на солнце соцветий сурепки. – Видите, это место особенно любят бабочки...

Другие книги автора АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВНА КАЛУГИНА