А. И. Николаев, Т. А. Ушакова
Искусство убеждения: основы риторики
Николаев А. И., Ушакова Т. А. Искусство убеждения: основы риторики. – Иваново: ЛИСТОС, 2013.
–
С. 69–84.
6. СОВРЕМЕННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА
§1 Политическая лингвистика как наука о манипуляции массовым сознанием
С развитием наук о языке, обществе и культуре появились новые ракурсы и возможности исследования риторического высказывания, а изменение социополитической атмосферы в мире повлекло за собой новые задачи ораторов и авторов политических текстов. Параллельно с развитием «классической» риторики в конце XX – начале XXI вв. оформляется наука о политической речи как об искусстве манипуляции массовым сознанием при помощи языка. Политической лингвистикой изучаются механизмы манипуляции общественным мнением, способы его формирования и эффективные приемы агитации и пропаганды.
Из тех задач, которые ставит перед собой политическая лингвистика, видно, что это междисциплинарное учение, находящееся на стыке лингвистики, психологии, психолингвистики, нейролингвистического программирования, теории коммуникации, социологии, политологии и некоторых других наук. При этом политической лингвистикой изучаются не только «рецепты» успешной речи и речевого поведения политиков. Наблюдая за речами политиков и за реакцией на них аудитории, специалисты при помощи специальных методов исследуют общество, его ценности и приоритеты, происходящие в нем перемены.
§2 Истоки политической лингвистики
Истоки понимания речи оратора как способа манипуляции слушателем видны уже в античной риторике. Еще Аристотель в «Риторике» утверждал что «доказательство находится в зависимости от самих слушателей, когда последние приходят в возбуждение под влиянием речи, потому что мы выносим различные решения под влиянием удовольствия и не¬удовольствия, любви или ненависти». Риторика как искусство убеждения во многом сводится именно к умению воспользоваться этой зависимостью доказательства от слушающего. По Аристотелю, оратор должен уметь изучать слушателя, чтобы выбирать особенные приемы воздействия на него. Изучение же, например, логики необходимо, чтобы уметь вовремя понять, что нужно сделать: следовать логике или нарушить ее во имя того, чтобы представить суть вещей так, как выгодно оратору.
История современной политической лингвистики возводится исследователями ко второй трети ХХ века, к деятельности «пионеров изучения пропаганды», среди которых особое значение придается работам Г. Лассвелла и У. Липпманна и П. Лазарсфельда.
Именно Гарольдом Лассвелом было доказано, что существует связь между стилем политического языка и политическим строем, которым используется этот язык. Так, язык политиков-демократов очень близок к языку избирателей, между тем как чуждые демократии политики стараются дистанцироваться от избирателей, и это, безусловно, отражается на их языке.
Лассвел сформулировал также, что одним из важнейших способов манипуляции является намеренное искажение фактов окружаю-щей действительности (дезинформация, отбор информации и пр.), создание иллюзий и мифов и т. д.
Уолтер Липпманн, которому принадлежит знаменитый афоризм «Если все думают одинаково, значит никто особенно и не дума-ет», обратил внимание на то, что основным понятием, формирующим общественное мнение, является стереотип – неизменный общепринятый образец отношения к чему-либо, которому общество следует без размышлений. Стереотип значительно упрощает реальность, и люди реагируют не столько на реальность, сколько на «картинки в своих головах», описывающие эту реальность. У. Липпманном было предложено актуальное сегодня понятие «процесса установки повестки дня», т. е. выдвижение на первый план одних вопросов и замалчивание других. С помощью этого понятия Липпманн разграничивает реальную значимость той или иной проблемы и ее значимость в восприятии общества.
Теория Липпманна о «картинках», противопоставленных ре-альности, и об искусственно культивируемой значимости тех или иных событий в каком-то смысле предвосхитила популярное сегодня учение французского социолога Жана Бодрийара о гиперреальности и симулякре.
В буквальном смысле симулякр – это копия, не имеющая оригинала, изображение того, чего на самом деле не существует и никогда не существовало, подделка под реальность. Например, Бодрийар назвал симулякром войну 1991 года в Персидском заливе, так как у наблюдающих за этой войной по телевизорам не было возможности знать, было ли там что-то на самом деле, или это просто мелькание кадров и эмоциональных репортажей.
Средства массовой информации продуцируют симулякры и имеют возможность навязать любое представление о действительности, даже такое, которое к ней не имеет отношения. Чувство утраты реальности, неспособность отличить реальность от ее симуляции Бодрийар назвал гиперреальностью, характерной для эпохи постмодерна.
К созданию симулякров с целью манипулирования общественным мнением во многом сводятся задачи современных политиков и, соответственно, их задачи как ораторов.
Паулем Лазарсфельдом было выявлено, что в любом обществе существуют восприимчивые к воздействию политической пропаганды «лидеры общественного мнения», которые распространяют политическую информацию по каналам межличностного общения.
Многие идеи и методы основателей политической лингвистики востребованы и актуальны и в современной науке.
§3 Понятие о политической метафоре
Одним из опорных инструментов изучения политических речей в последние десятилетия стало понятие о политической метафоре. Под метафорой в данном случае подразумевается не средство языковой выразительности, а категория мышления. Человек не только выражает свои мысли с помощью метафор, но видит сквозь призму метафор окружающий мир. Такое понимание метафоры было предложено американским лингвистом Джорджем Лакоффом, о концепции которого уже упоминалось в первой главе. По его определению, «сущность метафоры состоит в осмыслении и переживании явлений одного рода в терминах явлений другого рода».
В своей книге с характерным названием «Метафоры, которыми мы живем» (“Metaphors We Live By”) Дж. Лакофф и М. Джонсон описывают ставшую хрестоматийной метафору «спор есть битва»: «…мы не просто говорим о спорах в терминах войны и битвы. Мы реально побеждаем или проигрываем в споре. Лицо, с которым спорим, мы воспринимаем как противника. Мы атакуем его позиции и защищаем свои. Мы захватываем территорию, продвигаясь вперед, или теряем территорию, отступая…» Такое понимание спора находит отражение в языке, мы описываем спор как битву, часто не замечая этого:
«Ваша позиция выглядит беззащитной»;
«Он нападал на каждое слабое место в моей аргументации»;
«Его критические замечания били точно в цель»;
«Я разбил его аргументацию»;
«Я никогда не побеждал в споре с ним»;
«Если вы будете следовать этой стратегии, он вас уничтожит»;
«Он разбил все мои доводы»…
«В споре нет физического сражения, зато происходит словес-ная битва, и это отражается в структуре спора: атака, защита, контр-атака и т. п. Именно в этом смысле метафора «спор есть битва» при-надлежит к числу метафор, которыми мы «живем» в нашей культуре: она определяет наши действия в процессе спора».
Такое понимание спора «выдает» себя в языке. Каждый язык по-разному представляет те или иные абстрактные категории, так как в разных культурах эти категории по-разному осмысливаются.
Другим показательным примером стала метафора «время – это деньги». «Мы относимся ко времени как к очень ценной вещи – как к ограниченным ресурсам и даже как к деньгам – и соответствующим образом осмысливаем его. Тем самым мы понимаем и переживаем время как нечто такое, что может быть истрачено, израсходовано, рассчитано, вложено разумно или безрассудно, сэкономлено или потрачено напрасно»:
«Вы отнимаете у меня время»;
«Это приспособление сэкономит вам много времени»;
«На что ты потратишь эти дни?»;
«Спустившая шина стоила мне часа работы»;
«Я столько потратил на нее времени»;
«Вам нужно рассчитывать затраты своего времени»;
«Стоит ли тратить на это свое время?»;
«Вы не извлекаете выгоды из своего свободного времени»…
Таким образом, суть теории Дж. Лакоффа состоит в том, что все сложные категории в каждой культуре понимаются через разные ме-тафоры, и увидеть, какие именно метафоры характерны для мышления представителя той или иной культуры, можно посредствам на-блюдения над языком.
Политическая лингвистика наблюдает за метафорами для изучения особенностей мышления политика и его аудитории, а также для того, чтобы исследовать, как меняется политическая ситуация, чем политическая ситуация в одной стране отличается от ситуации в другой и т. д. Доказано, что вместе с изменениями политической ситуации меняются опорные политические метафоры.
Так, британский лингвист А. Мусолфф исследовал то, как изменялась метафора «Европа – это дом» с конца восьмидесятых годов до начала XXI века. Сначала речь шла об «архитектурных проектах», «возведении столбов» и «укреплении фундамента». Затем, когда стали накапливаться противоречия, говорилось о «хаосе на строительной площадке» и «доме без дверей с надписью «выход» (“a house without exit doors”).
Метафоры используются не только как инструмент изучения политической ситуации, но и как инструмент манипуляции массовым сознанием. Политические лидеры могут сознательно подбирать такие метафоры, которые вызовут положительную реакцию их избирателей, воздействовать на общественное мнение и побуждать общество к принятию определенных политических решений. Например, популярность аргентинского президента Х. Д. Перона объясняется исследователями тем, что он изначально выбрал нужную метафору политики: «политика – это труд». Разворачивая эту метафору, будущий президент был понят и одобрен миллионами аргентинцев, работающих в тяжелых условиях.
То, как политики делают «ставки» на те или иные метафоры, хорошо видно на примере метафорики американских президентов Дж. Буша-младшего и Б. Обамы.
Дж. Буш в своих речах утверждает метафору «политика – это война». Если отвлечься от исторического контекста его речей, то, слушая их, можно подумать, что они произносятся лидером страны, долгое время находящейся на военном положении, причем не по сво-ей инициативе. Даже его этикетные речи (инаугурационные и прощальная) переполнены словами, прямо или косвенно относящимися к войне: «Враги свободы и нашей страны не должны заблуждаться. <…> Мы будем защищать наших союзников и наши интересы. Мы встретим агрессию и недобросовестность со всей решимостью и силой».
Основные задачи политики формулируются как задачи защиты Америки (“securing America”); обеспечение безопасности нации (“na-tion's security”); поиск путей защиты граждан (“way to protect our citi-zens”).
Идеалом молодых людей должен стать солдат с оружием в руках. Очень часто Буш проводит прямую аналогию между битвой, в которой принимают участи солдаты, и противоборством двух «систем». Характерная формула для описания современной ему эпохи – это «время опасности» (“time of danger”).
Б. Обама старается развенчать метафору «политика – это война» и сформировать метафоры «политика – это созидание», «политика – это стройка»: «... Будущее не принадлежит тем, кто выводит армии на поля сражений или прячет ракеты под землю, будущее принадлежит молодым людям с образованием и воображением, необходимым для созидания»; «Политическим лидерам во всем мире, которые стремятся посеять конфликт, <…> я хочу сказать: знайте, что ваши народы будут судить вас по тому, что вы сможете создать, а не по тому, что, что вы разрушите». Обама предлагает не «защищать» граждан, а «строить мир, в котором граждане будут защищены».
Довольно часто Обама говорит о стройке в прямом смысле этого слова, однако именно картины будущих строек призваны усилить процесс формирования метафоры «политика – это стройка и созидание»: «Мы построим дороги и мосты, линии электропередач и современные телекоммуникации, питающие экономику страны и связывающие нас воедино. Мы вернем науке ее достойное место в обществе и применим достижения технического прогресса для поднятия качества здравоохранения и снижения его стоимости. Мы добьемся того, что энергия солнца, ветра и земли будет приводить в движение наши автомобили и питать оборудование наших предприятий. И мы преобразуем наши школы, колледжи и университеты для того, чтобы они удовлетворяли требованиям новой эпохи. Все это нам по силам. И все это мы осуществим».
О том, какую роль играет политическая метафора в политике, можно судить, например, по фразе президента Д. А. Медведева: «Бе-ларусь для нас не младшая сестра, а просто сестра. Потому что как только начинают определять, кто младше, а кто старше, жди беды. Родственные связи прерываются, браки расторгаются и, в общем все заканчивается плохо». Отношения России и Белоруссии осмысливаются через метафору родственных отношений, а для возникновения политического спора или даже конфликта достаточно метафоры иерархии.
Кроме исследования метафор, характерных для того или иного политического лидера или политической ситуации, лингвистами и социологами обращается внимание также и на множество других аспектов.
Например, проводится различие между архетипичными (вечны-ми, характерными для всех времен и культур) и свежими (вновь соз-данными метафорами). Исследование архетипичных политических метафор восходит к работам Майкла Осборна, который пришел к выводу, что политиками всех эпох и государств неизменно используются такие оппозиции, как «свет – тьма», «жара – и холод», «болезнь – здоровье».
Одним из признанных инструментов анализа является также ко-личественный подсчет метафор: считается, что во время политической стабильности количество метафор в политических текстах уменьшается, во времена же перемен это количество возрастает. Это направление в исследовании политической метафорики восходит к работам К. де Ландсхеер.
§4 Опорные метафоры в современной российской политике
Если говорить о современной российской политической риторике, то можно увидеть, что крупные политики, как правило, строят свои речи в логике какой-то центральной метафоры, которая определяет и ход мыслей, и перспективу, и образный ряд их речей. Так, для В. В. Путина опорой является метафора государства как отлаженного механизма:
Именно там основные рычаги и механизмы, инструменты ре-альной, ежедневной политики – и в сфере экономики, и в сфере со-циальной политики.
Роль руководства страны – быть инженерами, отлаживающими этот механизм, или – в другой вариации – быть капитаном, ведущим страну-корабль:
Правящая сила должна крепче держать штурвал и показывать обществу правильность выбранных путей, которые выбрала страна. У нас впереди еще много факторов неопределенности и рисков, а в случае шторма, бури важно, чтобы вся команда работала слаженно, чтобы лодка не перевернулась.
В целом механическая метафора характерна для тоталитарного мышления, однако Путин подчеркнуто убирает из метафоры механизма признаки «вооруженности», характерные для советской метафорики (вспомним хотя бы известную песню «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути»). Путин подчеркивает, что отлаженный механизм нужен исключительно для удобства и блага граждан.
В результате, как отмечает Н.С. Ладихина, «такая метафорика резонирует с ожиданиями миллионов россиян, сознание которых тесно связано с советскими традициями и в то же время стремится освободиться от «совковости». Фактически Путин очень точно «попал» в ожидания избирателя: «Нам нужно государство-механизм, но служить оно должно реальным людям». Советское и постсоветское в этой метафоре уравновешены».
Вечный оппонент Путина Г.А. Зюганов строит свои выступления в логике совершенно другой метафоры. Примет механизма в его речах почти нет, все построено на метафоре объявленной врагами войны против России. Страна предстает как больной организм, который последовательно умерщвляется властью. Отсюда совсем другой образный ряд:
За последние 20 лет Россия понесла огромные потери. Страна вымирает.
По сути дела, задушат всю обрабатывающую промышленность. Убьют окончательно машиностроение.
Если хотите похоронить страну, так можно сделать.
Сегодня власть обескровливает экономику.
Соответственно, роль КПРФ – это роль воина и врача, который должен победить врага и вылечить умирающую страну:
В данном случае они бросают в бой свою олигархию, которую выращивали 20 лет. Но уверен – победит народная власть.
Сегодня "скорая помощь" нужна всей стране, каждому региону, каждой отрасли.
Такая метафора тоже оказывается действенной, она находит от-клик у миллионов россиян. Но сейчас речь даже не о политических победах и поражениях, а о том, что грамотная политическая риторика строится вокруг нескольких опорных метафор, логика которых не должна смешиваться.
§5 Современные приемы политической риторики
В небольшом пособии, разумеется, невозможно дать подробное описание всех современных приемов политической риторики, арсенал которых довольно велик и разнообразен. Остановимся на наиболее характерных.
Значительная часть приемов политической риторики направлена на формирование понятий «свой» и «чужой». В зависимости от своих задач, оратор может сознательно или подсознательно формировать представление о себе как о «своем» или «чужом» в кругу аудитории, пользуясь для этого различными приемами. Наиболее распространены два приема формирования этих понятий:
– контроль за употреблением личных местоимений («я», «вы», «мы», «они»…)
– выбор ожидаемой слушателями стилистики.
Контроль за употреблением личных местоимений
Выбор политиком личных местоимений зависит от того, как он себя идентифицирует. Ответы на простые вопросы «Кого имеет в виду политик, говоря «мы», «вы», «они»? «В каких случаях он употребляет местоимение «я»?» могут многое рассказать о самоидентификации политика. Многие ораторы успешно контролируют употребление этих местоимений, чтобы сформировать у аудитории необходимые им представления.
Удачной иллюстрацией того, насколько могут различаться позиции политиков в этом вопросе, могут послужить речи Дж. Буша и Б. Обамы, к которым мы уже обращались. Их сравнение интересно, кро-ме всего прочего, тем, что риторика Обамы во многом построена как анти-Бушевская.
Дж. Буш-младший, выбирает для обозначения себя местоимения «я» (“I”), а для обозначения аудитории – «вы» (“you”). Этим он отделяет себя от слушателей, в противоположность многим политикам, стремящимся к позиционированию единства себя и адресата речи: «Всех вас я просил о терпении по отношению к такой сложной задаче, как защита Америки, и вы справились с этим вполне».
Из следующего примера видно, насколько Бушу чуждо употребление местоимение «мы» в значении «мы с вами», «я и аудитория»:
«Быть вашим Президентом было уникальной привилегией. Были и добрые, и трудные дни. Но каждый день меня вдохновляло величие нашей страны и великодушие нашего народа. Я был благословлен на то, чтобы представлять народ, который мы любим».
Употребление местоимений в этом фрагменте многое говорит о том, с кем соотносит себя оратор и к кому он обращается. В начале фрагмента Буш, кажется, обращается к нации: «вашим Президентом». Однако далее он говорит о нации уже в третьем лице: «наш народ», «народ, который мы любим». Оратор в буквальном смысле «теряет адресата» своей речи, так как, казалось бы, обращаясь к нации, под словом «мы» и «наш» он не подразумевает «я и народ», «мы с народом»: «мы с народом любим наш народ» – бессмысленное выражение. Под словом «мы» оратор подразумевает что-то другое, оно не объединяет оратора и аудиторию, а, скорее, подчеркивает обратное: выражение «народ, который мы любим» противопоставляет понятие «мы» и «народ».
«Мы» для Буша – это, скорее, официальные представители Аме-рики, нежели ее простые граждане.
Барак Обама, в противоположность Джорджу Бушу, моделирует такое значение местоимения «мы», которое бы говорило о том, что он отождествляет себя с аудиторией. «Мы» в речи Обамы – это чаще всего «я и вы». Им используются самые разные приемы, направлен-ные на стирание границ между местоимениями «вы» и «мы», «я» и «вы» и формирование такого «мы».
Свою этикетную, инаугурационную, речь он начинает именно со стирания этих границ между собой и слушателями: «Я стою перед вами, ощущая огромную важность поставленных перед нами задач, испытывая признательность за оказанное мне доверие, памятуя о жертвах, принесенных нашими предками».
Одним из его излюбленных приемов, косвенно направленных на формирование такого понятия – «мы – это мы с вами» – является обращение к теме национальных ценностей народа, к которому он обращается. Так, при обращении к жителям Каира Обама цитирует Коран. Причем это цитирование как бы является для него естественным аргументов его тезисов («Как сказано в Коране…»), при обращении к русским студентам он цитирует А. С. Пушкина («Как сказал Пушкин…»), президента Д. А. Медведева («Как сказал Медведев…»).
Кроме цитации Обама использует прием обращения к таким историческим событиям страны, память о которых потенциально дорога каждому ее гражданину. Так, при разговоре с русскими студентами он упоминает Вторую Мировую войну.
Другой прием Обамы тесто связан с первым, и его можно было бы назвать «я такой же, как и вы». Частью политического мифа Обамы, реализуемого перед аудиторией, является позиционирование себя как человека из той же категории, что и слушатели.
В Каире он – выходец «из народа», представитель недоминирующей расы, для аудитории русских студентов он – представитель того же поколения, что президент России и слушатели РЭШ, он – бывший студент аналогичного заведения.
Наконец, Обама «регулирует» употребление личных место-имений. Например, выступая перед российской аудиторией, он, говоря об Америке, не употребляет сочетания «наша страна». Местоимение «наша» (“our”) отделило бы его от слушателей. Вместо этого он употребляет сочетание «моя страна» (“my country”). Это не только позволяет ему не отделиться от аудитории, но и делает обращение к аудитории более личным. Затем, употребляя местоимение “we” он имеет в виду уже и граждан США, и граждан России.
Следует уточнить, что противопоставление «я» и «вы» не яв-ляется универсальным рецептом успешной политической речи. Каждый политик, делая выбор между «я» и «мы», выбирает такое место-имение, которое наиболее органично его целям. Более того, как уже говорилось, он может умело «регулировать» употребление этих местоимений в рамках одной речи или одного интервью.
Выбор ожидаемой слушателями стилистики
Французский естествоиспытатель Жорж Луи Леклерк Бюффон однажды заметил, что «стиль – это человек». Это выражение стало афоризмом, о котором обычно вспоминают тогда, когда хотят сказать, что стиль – это неповторимая особенность человека, которая отражает его самого. Чтобы обладать стилем в полном и «настоящем» смысле этого слова, необходимо «быть»: пройти пусть становления и прийти к таким качествам личности, которые бы и смогли сформировать индивидуальный и неповторимый стиль. Именно тогда стиль будет касаться всего – от содержания выступлений до манеры держаться и стилистики выбранных слов.
Современные технологии PR и, в частности, современная поли-тическая риторика, позволяют оратору «искусственно» выработать свой стиль или хотя бы его некоторые черты. Если говорить о тексте выступления, то это в первую очередь касается подбора для него так называемого базового «стилевого пласта» лексики.
Для оратора немаловажно научиться осознанно подходить к вы-бору стилистики слов и конструкций, которые он употребляет, выступая перед определенной аудиторией: например, выбирать между простыми незамысловатыми предложениями и сложными витиеватыми конструкциями, между молодежным сленгом и научными терминами и т. д. При этом выбранный стиль может как отдалять оратора от слушателей, так и сближать его с ними. Это не значит, что оратор должен обязательно «сближаться» с аудиторией – его выбор зависит от ситуации и целей. Например, «научный» стиль при выступлении в среде рабочих в одних случаях может поднять авторитет выступающего и показать его осведомленность и образованность, в других – намеренно завуалировать, сделать непонятным выступление, а в третьих – закрепить за выступающим образ «не своего».
Многие современные политики умело используют различные риторические приемы и регулируют выбор в пользу того или иного стиля, «подстраиваясь» под ожидания публики. Так, многие политологи полагают, что популярность В. В. Путина резко возросла после того, как в его речи участилось употребление грубоватого сленга. Его демократичный образ действительно во многом складывается из сочетания хорошо поставленной грамотной речи и почти эпатажных по своей «простоте» высказываний: «Почему у нас так не получается (как в ЕС)? Потому что, извиняюсь, все сопли жуем и политиканствуем».
Д. А. Медведев, выступая перед студентами США, использует вкрапления английского языка, стремясь приблизить себя к англоязычной аудитории: «Еще раз повторяю, главное, чтобы от этого была польза. Но, что называется, time will show (время покажет)».
Во многих случаях такой прием позволяет сделать ответный дипломатический жест. Именно так звучали английские фразы президента на его встрече со студентами Питсбурга, когда некоторые из них задавали вопросы на русском языке.
Обратным примером могут служить выступления Дж. Буша-младшего, которые изобилуют тяжело воспринимающимися на слух словами и высказываниями, перегружены абстрактными понятиями и специальной лексикой. Присутствие смутно понимаемых конструкций и «тяжеловесных», не воспринимаемых на слух слов, конечно, может быть объяснено сниженными ораторскими способностями. Однако, видимо, часто выступления Буша и не предполагают их ясного восприятия, которое мешало бы вуалировать истинный смысл высказываний.
§6 Политкорректность
В узком смысле под «политкорректностью» часто принято пони-мать идеологию, предписывающую употребление «нейтральных» терминов, заменяющих прямые названия явлений. С точки зрения сторонников этой идеологии, политкорректность должна помочь сгла-дить различия и противоречия в обществе, так как «свои имена» оскорбительны для тех, кого ими называют.
Появление этого вида политкорректности относят к последней четверти ХХ века и связывают с обострением расового вопроса в Америке. Считается, что это движение началось с африканских носи-телей английского языка, которых возмущал его «расизм». Слово “black” (черный) они потребовали заменить на слово “Afro-American” (афро-американец). Это движение было довольно быстро подхвачено феминистскими движениями, которые, в частности, протестуют против «маскулинности» (ориентации на мужчин) языка. Так, например, в английском языке названия профессий содержат слово “man” (мужчина): “fireman” (пожарный); “postman” (почтальон). Если следовать правилам «политкорректности», их следует заменять на «нейтральные» словосочетания: “fire fighter” (борец с огнем), “mail carrier” (разносчик почты).
Иногда феминистски ориентированная политкорректность приводит почти к анекдотам. Так, в современной Франции с 2012 года в официальных документах запретили традиционное «мадмуазель», поскольку при обращении к мужчине не указывается, женат он или нет. Это почти анекдот, но он лишний раз подтверждает, насколько озабочено современное западное общество проблемами политкор-ректности.
Сторонниками политкорректности утверждается, что главное в этом движении ¬– установление дружественных взаимоуважительных отношений между социальными группами. Другими словами, цель политкорректности – нивелирование различий между представителями разных социальных групп. Именно поэтому существует категория слов и выражений, подлежащих замене на «нейтральные»:
• инвалид > человек с физическими особенно-стями;
• бедный > экономически ущемленный;
• человек низкого роста > человек, преодолевающий трудности из-за своих вертикальных пропорций…
Несложно заметить, что в основе политкорректности лежит эвфемизация – замена жесткого, по мнению говорящего, слова на более «мягкое» или нейтральное.
Стремление к политкорректности доходит иногда до полупародийных курьезов. Так, до недавнего времени автоматический переводчик “PROMT” предлагал следующий перевод фразы “Our cat gave birth to four kittens: two white and two black”: «Наша кошка родила четырех котят: двух белых и двух афро-американцев» («Неполиткорректный» перевод предложения – «Наша кошка родила четырех котят: двух белых и двух черных»). Слово «черный» по отношению к одушевленному объекту автомат признавал неполиткорректным.
Итак, в узком смысле слова «политкорректность» – это правила, предписывающие в официальной речи заменять слова, указывающие на социальные особенности, на нейтральные.
Однако в широком смысле слова политкорректность, разумеется, этим не исчерпывается, и под этим термином понимается практика такой замены слов в политических суждениях, которая бы моделировала восприятие политической ситуации в том ключе, которая выгодна говорящему. Так, политкорректные стандарты настаивают в том числе на употреблении «эвфемизмов, отвлекающих внимание от негативных явлений действительности»:
• война > конфликт;
• бомбардировка > воздушная поддержка.
Подобные эксперименты с языком, призванные скорректировать представления говорящих об окружающем мире, не новы, и были подробно описаны и спародированы еще в романе «1894» Дж. Оруэллом, создавшим вымышленный язык новояз (Newspeak). Этот язык должен был обслуживать тоталитарное общество и управлять мировоззрением и поведением граждан. В приложении к роману «О новоязе» писатель комментирует: «Например, все слова, группировавшиеся вокруг понятий свободы и равенства, содержались в одном слове «мыслепреступление», а слова, группировавшиеся вокруг понятий рационализма и объективности, – в слове «старомыслие». «Новояз должен был не только обеспечить знаковыми средствами мировоззрение и мыслительную деятельность приверженцев ангсоца [английского со-циализма – прим. авторов], но и сделать невозможными любые иные течения мысли».
Как известно, любой язык воздействует на говорящего и слушающего и создает у них определенное представление о предмете. Эта функция языка называется регулятивной, и именно это берется во внимание теми ораторами, которые используют принципы политической корректности. Так, например, с целью представить войну в Афганистане в определенном свете ее называли «интернациональной помощью».
Подобная эвфемизация – характернейший прием выступлений Дж. Буша-младшего. Его выражение «защита демократии», под которым подразумевались военные действия, стало знаменитым. Эвфемизмы Буша в основном представляют собой абстрактные понятия, которые могут быть поняты широко и границы которых могут быть легко расширены: «Мы готовы к величайшим достижениям в истории свободы!» Это выражение-лозунг может быть адекватно понято только теми, кто знает, каков характер политики Буша: за этими словами скрывается агрессия или призыв к войне, однако с точки зрения формального смысла это выражение неагрессивно.
Таким образом, прием «политически корректного» высказывания может не только завуалировать истинный смысл речи, но и смо-делировать восприятие происходящего окружающими, сделав нужные оратору логические и морально-нравственные акценты.