САМОСТОЯНИЕ МАРКА АНЦЫФЕРОВА

Рабочий край, 22 ноября 2013

 Та внутренняя свобода, о которой пишет автор предисловия, не означала гордой замкнутости, высокомерия. С самой ранней юности молчаливый, сдержанный Марк стремился найти единомышленников, людей, близких ему по духу, то есть людей, которые вырываются из стадного существования и живут в честном согласии с природой и высокой культурой. В сущности, об этом стихи пятнадцатилетнего школьника Анцыферова: «Туман разбавляет ночную тьму, // Скрывается звезд броня... // Проснитесь! // Не мне же смотреть одному // На утро нового дня...» Помню, с каким радостным изумлением смотрели мы, студенты Ивановского пединститута, на ученика 33-й школы, читающего свои стихи: «С чьей душой хожу по свету? // Чьим страданьям я обязан?// Кто мог так же ненавидеть, // Так мечтать и так любить?// Кто сложил бы песню эту, // Если б я не спел ни разу?.. // Не хочу себя обидеть. // Раз я есть, то должен быть».

   Создавая такого рода стихи, юный поэт вряд ли мог предвидеть те трудности, которые ждут его на пути утверждения непреложности своей личности в окружающем мире. Но важен первоначальный выбор: раз я есть, то должен быть. Это станет определяющим началом его жизненного и творческого поведения. Автор этих строк мог бы привести множество примеров, подтверждающих данный тезис. Помню его баталии с разными местными начальниками за право напечатать «неудобные»» тексты. Помню тот шум, который поднялся, когда стало известно, что Анцыферов окрестил своего ребенка... Готов еще раз повторить то, о чем мне уже приходилось писать. Он не умел и, главное, не хотел прогибаться. Уныло-казенному существованию он порой противопоставлял маргинально-богемный образ жизни, затворничество. Все, что угодно,  – только бы сохранить то, к чему с ранних пор влекло его свободную от внешних оков душу.

   Но все-таки главная охранная грамота личности Марка Анцыферова – это его литературная работа (критические статьи, рецензии, стихи, сценарии и т. д.), образующая, по верному замечанию автора предисловия, особый метатекст, в котором отчетливо предстает своя концепция жизни, свой круг художников и культурных героев и, наконец, свой, анцыферовский стиль. Магистралью творчества Анцыферова становится тема поисков выхода из тупиков людского разобщения, вопросы о возможностях продолжения гуманистической линии жизни, о трагическом соотношении личности и общества. 

   Несмотря на то, что многие работы Марка созданы, скажем так, еще при советской власти, их актуальность не только не понизилась, но приобрела еще большую концептуальную остроту. Одна из лучших его ранних статей «В поисках великого человека» посвящена творчеству Майи Ганиной  – писательницы, ярко заявившей о себе в шестидесятые годы прошлого века. Сейчас это имя почти забыто. А зря. По своей художественно-философской насыщенности творчество Ганиной превосходит сочинения многих писательниц, поднимаемых нынешней критикой на щит. Статья Анцыферова доказывает это своей неотразимой аналитической доказательностью, точностью текстового анализа. Вычленяя в прозе Ганиной проблему «художник и толпа», прослеживая самые разные художественные варианты ее решения, автор статьи особо останавливается на рассказе «Музыка», где «писательница, вместе со своим героем, находит то, что долгое время искала, находит«великого человека», который велик не потому, что превзошел «толпу» в мастерстве или респектабельности, а потому, что способен поднять ее до себя, воссоздав в ней своих внутренних двойников». Читая этот критический пассаж, начинаешь понимать глубоко лирическую основу творчества Анцыферова.

   Выбор писательского имени, шире – выбор художественного материала – для критика не случайность. Анцыферов ищет здесь своего «великого человека», становится по возможности его внутренним двойником, побуждая своими открытиями к рождению новых двойников. А потому нужно обозначить, кто оказался в поле зрения Марка. Круг весьма широк и избирателен. Это творчество Пушкина и Некрасова, давшее возможность критику войти в проблему «художник и толпа», взяв ее в широкой историко-литературной перспективе. (Кстати сказать, работа «Пушкин и Некрасов», включающая множество литературоведческих источников, сама ее исследовательская основательность говорят о том, что при желании Анцыферов мог бы стать замечательным историком литературы, но тем не менее он сознательно выбрал критику с ее большими возможностями для самовыражения.) Рядом с Пушкиным и Некрасовым А. Островский и А. Чехов (сценическая интерпретация на сцене разных театров). Зарубежные авторы: Шекспир, Кобо Абэ, Федерико Гарсиа Лорка. Из современных писателей, драматургов особое внимание обращено на произведения М. Ганиной, Ф. Абрамова, А. Вампилова, М. Дудина и др. Кинематограф представлен именами А. Тарковского, Л. Шепитько, А. Германа... Перечень далеко не полный, но достаточный для того, чтобы дать представление о широком культурологическом кругозоре Марка, о его интересе к самым разным видам искусства, которые каждый по-своему решают вопросы, волнующие критика. 

   В анцыферовской книге особо надо выделить места, где говорится об Андрее Тарковском. Вот кто для Марка был действительно «великим человеком», который давал пример духовного противостояния личности погрязшему в грехах миру. В одном из интервью прямо говорится об этом: «Я бы... рискнул назвать раба божьего Андрея святым нашей культуры. Не канонизированным, конечно. Но он поистине был образцом, на который могут равняться нынешние и будущие поколения. Он был не только мучеником, но и пророком». 

   Степень глубокого понимания творчества великого режиссера, пожалуй, в наибольшей мере продемонстрирована в с статье «Гамлет» Андрея Тарковского», где дается анализ спектакля, поставленного на сцене Московского театра имени Ленинского комсомола в 1977 году. Как известно, критика весьма прохладно принята эту работу Тарковского. Не приняла в первую очередь Гамлета-Солоницина. Анцыферов убедительно доказывает, что неприятие в данном случае идет от непонимания самого режиссерского замысла. «...Тарковского, – пишет критик, – менее всего занимала идея оригинальности и дерзновенности собственной интерпретации, а более всего – максимальное приближение к духу (может быть, даже к букве) первоисточника». Сообразуясь именно с этим духом, Гамлет у Тарковского предстает не как сверхгерой, а как человек толпы, который, говоря словами Б. Пастернака, волею случая избирается в судьи своего времени. Отсюда и мучения шекспировского персонажа. По мысли М. Анцыферова, в спектакле Тарковского самая известная реплика датского принца впервые обрела свой первоначальный смысл. «Век вывихнут... Но почему именно я должен его вправлять?»  – недоумевает Гамлет-Солоницин, желающий откреститься от возложенной на него судьбой непосильной миссии, но еще более не способный изменить нравственному долгу. Здесь возникают интересные параллели с Гамлетом Владимира Высоцкого, которому Анцыферов посвятил отдельную статью. И этого Гамлета критик тоже принимает, видя в нем особую сращенность судьбы актера с судьбой шекспировского героя. 

   Возвращаясь к теме Тарковского, необходимо сказать, что именно влияние великого режиссера побуждало Марка к все большому приятию христианских идей, влекло его в лоно православной церкви. Это весьма ощутимо в его поздних стихах, в фильме «Два Антония», при создании которого Анцыферов выступил в качестве режиссера и сценариста. 

   За исключением учебы в Литературном институте, до самого конца Марк жил и работал в Иванове. Хотя, наверное, с его выдающимися литературными способностями вполне мог устроиться в столице, где его знали и ценили (в 1986 году он стал лауреатом премии Союза кинематографистов СССР). Тяготился ли он жизнью в провинции? Думаю, несмотря на все трудности, не тяготился, хотя терпеть не мог провинциальной замшелости, культурной замкнутости. Он был счастлив, когда в ближнем пространстве находил своих единомышленников. В вышедшей книге мы найдем небольшие, но с глубоким уважением написанные очерки об Авенире Ноздрине и Иване Ханаеве. Добрым словом поминает Марк незаслуженно забытых писателей-самородков: А. Бадашкина, Н. Тарасова, В. Львова. 

   Высоко оценивал Марк деятельность Ивановского молодежного театра, созданного Р. М. Гринберг. Этот театр, по словам Анцыферова, «опасался только одного: примерки к себе периферийно перестраховочных мнений и оценок, некомпетентного своеволия в опускании планки с высоты, им самим установленной. В его репертуаре не было ни одного случайного, фальшивого, приспособленческого спектакля. Он решительно отторгал от себя безынициативность, празднословие, раздвоенность сознания, духовную уравниловку». Я полностью согласен с автором предисловия, что это суждение можно отнести к творчеству самого Марка Анцыферова, чья судьба обрела вторую жизнь на страницах наконец-то увидевшей свет книги.