В. Г. Соколов
«...Огонь, мерцающий в сосуде»
Ян Бруштейн. Керосиновое солнце. Стихотворение и поэмы. – М.: Изд-во Российского союза писателей, 2015. (Серия: Лауреаты национальной литературной премии «Поэт года»
Поистине удачно складывается начало нынешнего года для ивановского поэта Яна Бруштейна. Не так давно он стал лауреатом престижного международного поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира» (в номинации «Неоставленная страна» – для поэтов-неэмигрантов), и вот вслед за тем в Москве выходит его шестой (не считая еще и двух электронных книг), наиболее полный поэтический сборник – своего рода «приз» ему как обладателю национальной премии «Поэт года-2013».
Как говорится в издательском предуведомлении к книге, «она представляет собой не просто поэтический сборник, а своеобразный литературно-художественный дневник, отражающий все стороны богатой и щедрой натуры автора». Думаю, именно в силу этого выстраивать ее для Яна было непросто, хотя это ему вполне удалось.
Присущая Бруштейну особенность поэтического мышления и реакции на самые разные лирические раздражители в том, что эта реакция по-хорошему непредсказуема (по его собственному признанию, часто и для него самого) и – за редкими исключениями – вряд ли системна. То, что именуется темой того или иного стихотворения, видится им, как правило, не локально, а сквозь призму широкого и многообразного жизненного опыта. Потому даже небольшие поэтические зарисовки у него всегда многоплановы, ассоциативны с чем-то иным, выходящим за рамки того, что намечено в начале текста.
Подтверждение своему давнему наблюдению я с удовольствием нашел и в некоторых оценках членов интернационального жюри упомянутого выше интернет-конкурса. Вот что, например, говорит русскоязычный поэт из Германии Даниил Чкония:
«Ян Бруштейн – мастер сюжетного стиха. Но речь идёт не о зарифмованной прозе, речь о поэтическом сюжете, которому вольно двигаться в неожиданном направлении, обостряя линию этого движения быстрыми переходами от одной мысли к другой».
Или:
«В этих стихотворениях нет ничего выдуманного или надуманного (и в том еще одна из важных примет поэтики Яна, часто подчеркнуто акмеистичной. – В. С.), они черпаются из истории и окружения, из внутреннего и внешнего миров. Но между двумя императивами – «увидь» и «запечатлей» – ощутим и не менее важный: «прочувствуй». <…> Благодаря совокупности перечисленных особенностей – умению узреть, прочувствовать и донести – стихотворения вызывают читательский резонанс» (Марина Гарбер, Люксембург).
Компоновать стихи Бруштейна под однозначными, сугубо «предметными» рубриками трудно. И если, к примеру, цикл «Коктебель», сложившийся сам собой из стихов разных лет, внутренне объединен заявленной в названии «географией», то в цикле «Сны о Флоренции» связующим элементом служит скорее уже некое «флорентийское сознание» поэта, которым окрашиваются весьма далекие друг от друга по времени и месту реалии – от средневековых Италии и Москвы до трагической польской Катыни, чеченского болевого надлома или тихой нашей среднерусской Нерли. Системность в строгом смысле слова находим разве что в вольносюжетной поэме (или все-таки цикле?) «Севера» и, конечно же, в поэтической повести «Мир Ольги», написанной от имени женщины-героини.
…Листаю книгу; почти все уже хорошо знакомо, и память обгоняет глаз, подсказывая последующие строки. Но, как всегда в хороших стихах, перечитывая их поштучно или в книжном объеме, каждый раз открываешь что-то новое. Мне доводилось
по-разному писать о Яне: и как о поэте-романтике славной школы Эдуарда Багрицкого; и как о поэте двунационального воззрения на мир (которое, надо сказать, у него совершенно органично, без малейшей фальши или конфликта между ними); о Яне – виртуозном мастере поэтического слова; о болевой гражданской теме, особенно военной, в его стихах… В этот же раз ключик к новому ракурсу дал дизайн обложки книги, через который художником Д. Шиловым тонко и точно уловлено еще одно важное зерно поэзии Яна Бруштейна.
Казалось бы: нам представлен поэт, живущий в виртуальном Интернете и безоговорочно признанный своим в том нынешнем поэтическом мейнстриме, что не всегда, да и не очень – скажем так – лоялен к традициям классического реалистического письма, – и вдруг такая вот вроде бы «кондовость», такое вот ретро: керосиновая лампа в интерьере, судя по всему, деревенского жилища...
Мне же огонек этой, уже неведомой нынче многим, лампы высвечивает еще один вектор той магистрали, что прочерчена в книге и которую обозначил бы как глубокую «сыновность» поэзии Яна Бруштейна – во множестве своих ипостасей. И по благодарному отношению к родителям и пращурам своим, ко всему своему древнему древу; к своему, самому первому послевоенному, поколению; к неумирающему, «растворенному в крови» арбатству шестидесятых; и к тому высокому чувству, что именуется любовь (а она-то, по большому счету, и является для Яна главным скрепом всего и вся); и к праматери-природе, где все сущее – от вод, камней, трав до зверей и птиц – живое и родное… И, конечно же, здесь сердечная причастность к живительным почвенным сокам глубинной, негородской России, и к лучшим, неумирающим корням отечественной литературной традиции, ничуть не мешающей быть современным и говорить на языке, равно понятном и ценимом и так называемыми традиционалистами, и так называемыми новаторами. Определение «так называемые» подсказывают мне сами стихи Яна, ибо истинная поэзия – она либо есть, либо ее нет, а потому она чужда и безразлична ко всяким ярлыковым «-измам».
И еще одна ассоциация – Заболоцкий, его знаменитые строки о красоте, которая не «сосуд, в котором пустота», но – «огонь, мерцающий в сосуде». А именно таким светом истинной красоты и полна книга нашего земляка, прекрасного российского поэта Яна Бруштейна.